Ван Хельсинг приходит в себя. Он лежит на полу. Рядом сидит кот и смотрит на него. Гости исчезли.
Х. Тьфу ты, это же не не сок! Гадость страшная, ещё и тухлятиной воняет. Меня совершенно вырубило. Чего они хотели, ограбить квартиру? Сейчас встану и посмотрю… сейчас… только… голова тяжёлая… Эй, кот, ты как выбрался? Научился открывать двери?
Рядом с Ван Хельсингом на паркет садится ворона, чистит пёрышки. Ван Хельсинг удивлённо смотрит на окно: оно закрыто. В коте при виде птицы просыпается хищник: он приникает к полу, двигает туда-сюда задом, наводя себя на резкость, прыжок! – и кот с разочарованным мявом приземляется на то место, где была ворона. Добыча растаяла в воздухе.
Из середины комнаты доносится голос:
- Смертный, внемли мне!
Х. Они подмешали мне наркотик. Я галлюцинирую.
Закрывает глаза.
Посреди комнаты является римский император…
читать дальшеНу да, примерно так, в тоге, плаще и лавровом венце, принято изображать римских императоров. Правда, сравнительно с изображениями большинства императоров явившийся слишком молод. Кроме того, у него серая кожа, заострённые уши, а за плечами полупрозрачные, напоминающие туман крылья… Ну ладно, если на императора он не стопроцентно похож, можно называть его пока просто римлянином. Римлянин трясёт Ван Хельсинга за плечо. Тот открывает глаза и снова зажмуривается.
DSC_1942 by Fotina Moroz, on Flickr
Р. Не трать время напрасно, смертный: я многое должен тебе сказать.
Ван Хельсинг, поняв, что галлюцинация слишком настойчива, открывает глаза окончательно. Прямо перед его лицом – подол тоги и босая нога, такая же туманная, как крылья.
Х. О… ну я не знаю… ну скажите хотя бы: кто такая Филомена? А эти люди? Что это было вообще?
Р. Они не люди. Уже не совсем люди. Тебе грозила смертельная – нет, хуже смерти - опасность, от которой я спас тебя.
Х. А зачем? Не в смысле, что не надо было, спасибо, конечно, но… это не случайно получилось, да? Вы наблюдали за мной… Зачем я вам понадобился?
Римлянин сдержанно улыбается. Крылья его, подобно туману, заполняют всю комнату, потом снова сжимаются до первоначального размера.
Р. Угадал: ты мне нужен. Ты последний в своём роду.
Х. Каком ещё роду?
Р. Борцов с вампирами, разумеется. Неужели так трудно догадаться, о молодой Ван Хельсинг? Если уж твои родители не ввели тебя в курс дела, этим придётся заняться мне.
Ван Хельсинг садится на полу. Хватается за голову.
Х. Мои родители – профессиональные борцы с вампирами?
Р. Сегодня вечером ты бьёшь рекорды по сообразительности.
Х. Но как я мог не знать об этом раньше?
Р. Они берегли тебя. Они говорили: «Томми ещё мал, вот когда он станет подростком… вот когда он окончит школу… вот когда он изучит ещё три языка…» Хотя ты и раньше мог бы догадаться, если бы задумался: почему это маму и папу носит как ненормальных по всему свету?
Ван Хельсинг встаёт. Смотрит в лицо римлянину. У того пронизывающие глаза, особенно яркие на фоне серой кожи.
Х. Мои родители – университетские преподаватели! Они переезжали по приглашениям!
Р. Да неужели? Вспомни китайскую деревушку – ну какие университеты в этой глуши? Там даже китайский интернет не ловился. Твои родители надолго бросали тебя в компании надоевших игрушек и книжки «Поллианна», которую ты прочёл вдоль и поперёк. Тебе тогда было что-то около восьми лет.
Х. Недавно исполнилось восемь… Да! Было много мух, снаружи шёл дождь. Папа с мамой запирали меня и уходили, иногда на целые сутки, оставляя мне еду и горшок, а я ужасно злился. А вот о «Поллианне» я совсем забыл, но сейчас вдруг понял, почему так необъяснимо ненавижу её всю жизнь.
Р. Что ещё ты помнишь?
Х. Мне было тревожно в той хижине. Разговоры на непонятном языке, шаги за дверью. Будто кто-то подходил, прислушивался к моему дыханию и уходил. Последний день был особенно длинным. Казалось, родители никогда не вернутся. Но они вернулись и забрали меня, после чего мы уехали в Шанхай. Мы никогда не говорили об этом. Иногда я думал, что мне это приснилось.
Р. А не было ли там другой книги? Кроме «Поллианны»?
Х. Ты имеешь в виду ту, в красной обложке?
Р. Так ты вспомнил?
Х. Что это за книга?
Римлянин кладёт руки ему на плечи, надавливает. Из сияющих глаз разлетается рой звёзд.
Р. Вспоминай! Сам вспоминай!
Х. Вспомнил! От скуки я стал делать то, что мне запрещали, - копаться в вещах родителей. Мне удалось справиться с застёжками чемодана. Там она лежала, на дне, заваленная одеждой. Я листал её целый день… Разрытая могила – вот что там было! Могила, над которой стоят люди с кольями. И ещё ветка то ли рябины, то ли боярышника, она меня очень напугала, потому что была как-то так нарисована, с чёрной светотенью, что выглядела ядовитой, будто даже бумага в этом месте могла отравить. Хотя там были картинки с убийствами, почему-то они напугали меньше… Папа пришёл и отобрал. Сказал, что мне рано…
Римлянин достаёт из складок тоги книгу в обложке из красной кожи и протягивает Ван Хельсингу:
- Теперь ты вырос. Держи, она твоя.
IMG_5459 by Fotina Moroz, on Flickr
Утро. Ван Хельсинг просыпается, стонет. Поворачивается набок. Он лежит одетый на кровати, занавески не задёрнуты, прямо в лицо бьёт солнечный свет. Из кухни доносится утробное рычание кота.
Х. Проспал занятия… теперь уж точно проспал… Кот, а кот, ты где? Что там? Что за бред мне приснился? Они приходили или нет?
Ван Хельсинг сомнамбулически плетётся на кухню. Сначала он проверяет, сколько в чайнике воды, потом включает конфорку.У стола на табуретке материализуется существо с крыльями, одетое всё так же, по-античному, и задумчиво раскрывает книгу в красной обложке, на которой написано: «Абрахам ван Хельсинг, "Трактат по вампирологии" под редакцией Эдуарда Бразе». Рядом с ним на столе ворона потихоньку клюёт вчерашнее печенье, таская его из открытой коробки. Кот в панике смылся. Ван Хельсинг ничего не замечает, повернувшись к плите.
Х. Родители – борцы с нечистью, ну ладно, неудивительно для человека по фамилии Ван Хельсинг. Книга – ну да, мой вечный глюк… Но откуда мне приглючился серый крылатый римлянин с жуткими острыми ушами?
Л. Чем же они жуткие? Красивые уши. Лавровый венок на них отлично держится.
Х. (оборачиваясь) А-а-а-а! Боже мой, ты настоящий?!
Л. (расправляя крылья, которых хватает на полкухни) Вообще-то да, я бог, но не обязательно обращаться так ко мне каждый раз. Ты можешь звать меня запросто: Луций.
Ворона истребляет печенье с уже вызывающей громкостью.
Х. Я не собираюсь тебя звать! Наоборот, хочу, чтобы ты ушёл!
Ван Хельсинг хватает икону ангела и выставляет её против Луция.
Х. Сгинь, нечисть!
Луций хохочет.
Л. Лол, как это мило: пытаться изгнать меня видом другого крылатого существа! А насчёт нечисти – ты в ней совсем не разбираешься. Придётся многому учиться. В Румынии, куда мы с тобой отправимся.
Х. А я успею вернуться до летней сессии?
Л. Тебе теперь предстоят иные испытания. Имей в виду: всё, что я сказал тебе, правда.
Х. Так мои родители…
Л. Именно! Раз они тебя не посвятили в тайны вампироборческого ремесла, значит, этим займусь я. Совсем скоро. А пока читай книгу, чтобы знать, как поступать с такими, как твоя Филомена.